Да, та самая миледи - Страница 20

Мы встречались с де Бардом в разных публичных местах, и я чувствовала, что он тоже увлечен мною.

На одном из последних балов, данных госпожой де Гиз, он был бледен и совершенно не танцевал.

— Что с Вами, граф? — спросила я, подойдя к нему.

— Пустяки, миледи, совершеннейшие пустяки…

Его слова и его вид прямо противоречили друг другу. Де Варду было очень плохо.

— И все-таки?

— Видимо, я не до конца оправился от ран, нанесенных мне месяц назад, и слишком рано начал активно участвовать в светской жизни.

— Расскажите, будьте добры, — попросила я.

— О таких вещах не рассказывают в гостиных, — возразил де Вард. — Выйди я из той схватки победителем, конечно, я наполнил бы рассказом о своей победе приемные всех домов, где бываю, но сейчас мне лучше помалкивать и не выставлять напоказ свои раны.

— Давайте я стану Вашим судьей, — предложила я. — Вы расскажете мне эту историю, а я решу, достойна она гостиных или должна быть предана забвению.

Предложение де Варду понравилось, видимо, он давно хотел выговориться, поэтому он поцеловал мне руку в знак согласия и начал рассказ:

— Месяц назад я с важным поручением направлялся в Англию, как раз в то время, когда сообщение между Кале и Дувром закрыли. Помните?

— Конечно…

— У меня было предписание для начальника порта, открывающее мне доступ на один из последних кораблей, который должен был отплыть из порта перед полным его закрытием. Когда я в сопровождении своего лакея спешил из загородного дома начальника порта, меня нагнал молодой человек лет двадцати, темноволосый и черноглазый, в форме гвардейца. Он нагнал меня на опушке рощи, я остановился, ожидая его, без всякой задней мысли, потому что он явно спешил меня догнать, и я думал, что у него ко мне какое-то важное дело. Но оказалось, гвардеец просто искал ссоры со мной, как он, произнося слова с заметным гасконским акцентом, недвусмысленно заявил. Он предложил мне отдать приказ, мне, дворянину! Я приказал Любену подать мне пистолет, но спутник гвардейца оказался куда расторопнее моего лакея. Он бросился на него и после борьбы прижал навзничь к земле. Пришлось нам драться на шпагах. Сударыня, я неплохой фехтовальщик, но моему противнику понадобилось всего лишь три секунды, чтобы нанести мне три раны. При этом он как-то странно приговаривал, что-то вроде: «За Атоса, за Портоса, за Арамиса!» На третьем ударе рухнул на землю. Мой противник нагнулся, чтобы обыскать меня, я собрал все свои силы и ударил его острием шпаги в грудь. Но видимо, сил у меня оставалось немного, потому что лезвие лишь оцарапало его, а гвардеец, разъяренный ранением, пропорол мне живот и пригвоздил меня к земле, как дохлую бабочку. В таком положении я провел ночь и благодарю Бога, что находился без сознания. Утром меня и моего лакея, привязанного к дереву, с кляпом во рту, нашли люди из порта. Я узнал, что незнакомец забрал мой пропуск и, выдав себя за меня, отплыл на том корабле. Мало того, он указал мои приметы, как приметы преступника. Поэтому меня под конвоем отправили в Париж. Я потерял много крови в том путешествии, чему следствием стали внезапные приступы слабости, подобные тому, что нахлынул на меня сейчас. Вот моя история, сударыня, не знаю, будете ли Вы дарить своим общением человека, который не только не смог отстоять доверенный ему приказ, но еще и побывал в роли заключенного…

Все в этом рассказе говорило мне о том, что с молодым гвардейцем мы где-то пересекались. Особенно эта характерная черта — ввязываться в драку с петушиным гонором, не соблюдая ни правил, ни чести и руководствуясь лишь собственным раздутым самолюбием. Где-то в моей душе звякнул тревожный колокольчик. Даже в наш век звенящих шпаг такая готовность к схватке встречается не так уж часто. Обычно все-таки имеется хоть какой-то уважительный повод дворянину убить дворянина. Разумеется, не может служить поводом наглое требование отдать бумагу, требование, которое ничем, кроме прямого оскорбления, назвать нельзя. У молодого темноволосого гвардейца были все шансы стать великим человеком.

— А Вы узнали, кем могли быть люди, имена которых он называл?

— Ну конечно, миледи, это-то оказалось проще всего. В определенных кругах Парижа они широко известны. Эти Атос, Портос и Арамис — то ли три брата, то ли три неразлучных друга, мушкетеры короля.

— И Вы никогда не сталкивались с этими господами?

— Увы нет… Когда я навел справки, выяснилось, что в то время они находились на водах в Форже, и почему тот гвардеец решил, что я имею к ним какое-то отношение, не пойму. Может быть, потеря крови ослабила и мои умственные способности вдобавок к телесной слабости?

— Милый граф, Вам нечего стыдиться. Похоже, за этим человеком тянется шлейф убитых противников. Проиграть мастеру не стыдно, а выжить, несмотря на его страстное желание Вас убить, даже почетно. Вы не узнали его имя?

— Пока нет.

Де Бард выслушал мои слова с улыбкой, но сил они ему не придали. Пришлось вызвать его лакея. Графа увезли, а через час мы узнали, что ему стало хуже и, лекари уложили его в постель на несколько дней.

Пока де Варда не было видно, мне стало понятно, что я очень хочу продолжить наше знакомство.

Да что там, что уж хитрить перед собой: я просто потеряла от него голову. По ночам мне снилось, что он тут, рядом со мной. И волосы наши переплетены на одной подушке.

Потомившись неделю, я не выдержала, послала гордость в преисподнюю и села за письмо. Изведя стопу бумаги и искусав все губы, я, наконец, составила послание.

Сей образчик каллиграфии гласил:

«Особа, интересующаяся Вами более, чем может этовысказать, хотела бы знать, когда Вы будете в состояниисовершить прогулку в лес. Завтра в гостинице "Шан-Дю-Дра-д'Ор" лакей в черной с красным ливрее будетждать Вашего ответа».