— Вы слышите? — спросила я, прислушиваясь.
— Да, у ворот остановилась карета, — подтвердила госпожа Бонасье.
— Эта та самая, которую прислал нам мой брат.
— О боже! — переменилась в лице госпожа Бонасье.
— Ну полно, мужайтесь!
Не люблю иметь дел с определенным типом хорошеньких женщин. С теми, что раскисают сразу. У ворот монастыря раздался звонок.
— Пойдите в свою комнату, — скомандовала я, — у Вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые Вам хотелось бы захватить с собою.
— У меня есть его письма! — простонала госпожа Бонасье.
— Вот и захватите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь — надо подкрепиться.
— Боже мой! — схватилась за грудь госпожа Бонасье. — У меня так бьется сердце, я не могу идти…
— Мужайтесь! — мрачно процедила я. — Говорю Вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа Вы спасены. И помните: все, что Вы собираетесь делать, Вы делаете для него.
Упоминание о д'Артаньяне было для госпожи Бонасье все равно что бокал крепкого вина. Состояние ее на глазах улучшилось.
— О да, все для него! — воскликнула она. — Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к Вам.
Слуга Рошфора уже ждал меня в моей комнате.
— Вы сейчас ждете меня у монастырских ворот, — объяснила я ему. — Если появятся люди в мушкетерской форме, Вы, не дожидаясь, пока они подъедут к Вам, тронетесь с места, объедете монастырь и направитесь в небольшую деревушку, что стоит за лесом, примыкающим к монастырскому саду. Там будете ждать меня. Вы поняли?
— Да, сударыня, — подтвердил лакей.
— Если никто не появится, Вы дождетесь, пока дама в послуш-ническом одеянии станет на подножку кареты, прощаясь со мной. Тогда Вы умчите нас обеих. Вы поняли?
— Да, сударыня.
— Идите.
Вошла госпожа Бонасье. Я повторила лакею в ее присутствии:
— Вы дождетесь, — пока эта дама не встанет на подножку, тогда трогайте и не обращайте внимания ни на кого, кто осмелится нам воспрепятствовать. Вы поняли?
— Да, сударыня.
Лакей ушел.
— Как видите, все готово, — улыбнулась я. — Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Поешьте немножко, выпейте глоток вина и поедем.
— Да, — как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. — Поедем.
Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.
— Смотрите, как все нам благоприятствует, — подбодрила я ее. — Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…
Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.
— Да выпейте же, выпейте! — уговаривала я ее. — Берите пример с меня.
Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.
— Ах, боже мой, что это за шум? — спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.
— Это едут или наши друзья, или наши враги, — объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. — Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.
Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.
Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.
Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.
Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.
Два всадника… пять… восемь…
Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!
— Ах, боже мой, боже мой! — испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. — Что там такое?
— Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! — крикнула я, отбегая от окна.
— Да-да, бежим! — повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.
Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.
— Идем! Да идем же! — пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. — Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут — и будет поздно.
Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.
Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.
За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!
— В последний раз спрашиваю! — проорала я свирепо. — Намерены Вы идти?!
— О боже, боже! — простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. — Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!
— Бежать одной? Оставить Вас здесь? Нет-нет, ни за что! — воскликнула я, но было уже ясно, что кастеляншу королевы двигать ногами не заставишь.
Надо уходить через сад.
Но есть маленькое, совсем маленькое обстоятельство: через пару минут сюда ворвется с обнаженной шпагой д'Артаньян, радостно поцелует обретенную возлюбленную и с гиканьем продолжит погоню за мной. Ведь госпожа Бонасье тотчас же пошлет его предупредить убегающую леди Винтер, что это никакие не гвардейцы, а самые настоящие мушкетеры. Друзья. Надо его задержать примерно таким же способом, как задержала меня Кэтти тогда в особняке.